Конец 1980-х годов, Ленинград. Телевизионный режиссер Павел Пришвин снимается у своего друга в фильме, посвященном пионерам отечественного телевещания. Павел играет капитана госбезопасности. Пришвина не удовлетворяет полуправда картины — начало пятидесятых годов показывается в ней «парадно» Правда, режиссер включает в нее интимные сцены Лизы и капитана, который ведет дело ее мужа. Женщина и ненавидит своего любовника, и одновременно ее к нему тянет. Супруг Лизы все знает, но ничего не может сделать, время такое: в стране — всеобщий страх. Даже на телевидении, в коллективе, казалось бы, единомышленников, кто-то из трусости воспринимает обычную шутку как происки космополитов. А придумано-то было безобидное — Шутов предлагает забавный трюк: диктору, читающему текст перед телевизионной камерой, наклеивать на веки нарисованные глаза, создавая видимость взгляда на зрителя. Это сочли провокацией, в результате пострадал руководитель телегруппы — Хрусталев… Пришвин тоже снимает фильм о прошлом страны и решает некоторые эпизоды посвятить зачинателям отечественного телевидения. Общение с ними производит на режиссера гнетущее впечатление: он видит поломанные судьбы, чувствует страх, не оставляющий людей и поныне. Отснятый Пришвиным киноматериал, сцены из фильма, в котором он сам снимается, и хроникальные кадры фантасмагорически переплетаются в его воображении: на экране мелькают шествия на Красной площади и на улицах фашистского Мюнхена; нереальными кажутся первые телерепортажи с завода или явление кинорежиссера Эйзенштейна, который исполняет легкомысленный танец… Зимней ночью трое мужчин бредут по Ленинграду. В рукава их пальто протиснуты палки от швабр, эта троица, с раскинутыми в стороны руками, напоминает распятых… Хрусталев падает, не может встать и замерзает… Над городом вертолет проносит огромную статую Сталина…